Гиблые земли. Раньше это был прекрасный, цветущий край, пока Дикая охота и магия, которой с ней боролись не выжгли эту землю, на которой больше ничего не растёт. Населена лишь голодными бестиями, которых привлекает дурная энергия этого места.  Серая пелена тумана стелется над мёртвой землёй, словно саван над телом покойника. Он не рассеивается ни днём, ни ночью — плотный, влажный, пропитанный запахом тлена и чего-то горького, металлического. Туман движется против ветра, клубится там, где воздух должен быть неподвижен, и порой в его завитках мерещатся силуэты всадников, что давно ушли, но оставили свой след навечно.
Земля здесь чёрная, растрескавшаяся, будто обожжённая изнутри. Трещины уходят глубоко, и из некоторых сочится маслянистая жидкость неопределённого цвета — не совсем чёрная, не совсем зелёная. Она не замерзает даже в холода и не высыхает на солнце, которое здесь, впрочем, редкий гость. Там, где эта жидкость скапливается в лужицах, над ней вьются мелкие огоньки — не греющие, холодные, похожие на блуждающие души.
Деревья стоят мёртвые, искорёженные, с ветвями, искривлёнными так, будто их выламывали в агонии. Кора почернела и облупилась, обнажая древесину странного серо-фиолетового оттенка. На некоторых стволах видны глубокие борозды — словно когти чудовищных размеров полосовали дерево в ярости. Листвы нет, только голые сучья тянутся к небу, обвинительно и безнадёжно.
Небо затянуто облаками цвета старого свинца, сквозь которые пробивается лишь больной, желтоватый свет — не день и не ночь, но что-то промежуточное, вечная сумеречная мгла. Изредка облака разрываются, и тогда видна чернота за ними — не ночное небо со звёздами, а пустота, заставляющая отводить взгляд. И бестии... Их не видно, пока туман не расступится, но они есть. Изголодавшиеся твари, что питаются проклятой энергией этих земель и жаждут живой плоти. Их глаза — единственное, что иногда мелькает в сером мареве — светятся болезненным светом, а рычание заставляет инстинкты кричать одно: беги.

Затерянная бухта, упрятанная меж зубчатых скал и вечно клубящихся морских туманов, дышит холодом древних тайн. Говорят, здесь покоятся десятки кораблей погубленных в яростных схватках, в объятиях свирепых бурь или по воле неведомых проклятий, что веками вьются над этими водами.
Когда судно берёт близко к бухте, моряки невольно задерживают дыхание и вспоминают молитвы. Из мутной глубины, словно кости утопленников, проступают мачты — чёрные, облепленные водорослями. Будто саванами, изорванные паруса медленно плывут по волнам. Дно бухты — кладбище обломков, лабиринт из разбитых бортов и ржавых якорей, где каждый осколок хранит эхо предсмертных криков команды.
Но страшнее всего — то, что живёт среди этих руин. Легенды гласят: там обитают существа, чьи голоса — как мёд сладкие, как мелодия сердца океана. Они манят, обещая сокровища и чудеса, но за каждым сладким звуком кроется голод — древний, неутолимый. Тот, кто поддастся их пению, уже не вернётся.
Местные обходят бухту стороной. В пиратских тавернах шепчутся: это место мёртвых. Души погибших моряков не нашли покоя — они бродят среди развалин, протягивая холодные пальцы к тем, кто осмелится нарушить их вечный сон. Рассказывают о смельчаках, что отправились за золотом, за артефактами, за славой — и исчезли без следа. Их корабли, их жизни, их мечты — всё поглотила бухта.
И всё же жажда наживы сильнее страха. До сих пор находятся те, кто бросает вызов туманам и теням. Они плывут сюда, сжимая в руках карты с потрёпанными углами, с глазами, горящими от предвкушения. Они верят: среди обломков и тьмы спрятаны сокровища, которые сделают их богачами.

Ордос — это хаотичное нагромождение построек, выросших без всякого плана. Дома лепятся друг к другу и к склонам холмов, соединённые кривыми улочками, лестницами, деревянными мостками над оврагами. Здания разномастные — от добротных каменных особняков успешных капитанов до покосившихся лачуг из досок, явно содранных с разбитых кораблей. Крыши крыты черепицей, дранкой, промасленным холстом, а то и просто листами ржавого железа. Цвета яркие, но выцветшие от солнца и соли: охра, терракота, грязно-синий, блёклый зелёный. Многие стены расписаны — здесь вывески таверн, там символы капитанов, а кое-где непристойные рисунки и насмешливые надписи.Совет пяти баронов заседает в старом имперском здании — единственной уцелевшей части административного крыла тюрьмы. Зал суров: каменные стены, длинный стол, пять массивных кресел. Здесь разрешают споры, выносят приговоры, решают судьбу острова. Законы просты и понятны: не грабить своих, не убивать без причины в пределах города, платить долю с добычи в общую казну, которая идёт на содержание порта и стражи. Наказания суровы — от конфискации корабля до повешения на старых виселицах у входа в бухту, где трупы оставляют в назидание.
Стража на Ордосе — это не солдаты, а наёмники, которых содержит Совет. Они носят нашивки — алый якорь на чёрном фоне. Вооружены дубинками, короткими мечами, арбалетами. Их задача не искоренить преступность (это утопия), а удерживать её в рамках, не дающих развалиться всему предприятию. Работают они эффективно — привычные к насилию люди, которые без церемоний утихомирят любой скандал.
Атмосфера Ордоса — это постоянное напряжение под маской вольности. Здесь можно услышать звон золота и лязг клинков, хохот и проклятия, музыку и стоны. Запахи моря, пота, рома, жареной рыбы и табачного дыма. Свобода здесь куплена кровью и риском, а порядок держится на острие ножа. Каждый здесь что-то скрывает, от чего-то бежит или к чему-то стремится. Это место, где павший дворянин может стать капитаном, а капитан — вздёрнутым на рее. Где удача и смерть ходят рука об руку, а завтра может не наступить.

Земли вольных народов не имеют единого государственного образования и предоставляют с собой довольно разрозненные поселения разных размеров, во главе каждого из которых часто стоит ярл. В разное время предпринимались попытки нараставших влияние ярлов объединить вокруг себя все вольные земли, но толком это никому не удавалось. По крайней мере достаточно долго, чтобы быть отмеченными летописцами континента. Считается, что изначально в эти захудалые земли ссылались бандиты и бежали те, кого не приняло общество, но точных свидетельств этому также нет.
В вольных землях достаточно суровый климат, с плодородные земли встречаются редко, поэтому их жители предпочитают селиться вдоль берега и в основном кормятся морем.
В попытках приспособится вольный народ обучился мореплаванию и военному ремеслу, которые использует в основном для набегов. Как правило они избегают больших столкновений, отдавая предпочтение молниеносным нападениям на поселения соседей. Их корабли славятся скоростью и манёвренностью, позволяющим уходить от преследования.
Для большинства королевств вольные народы представляются необразованными дикарями, не умеющими считать и писать, но это скорее стереотип. Культура этих земель пропитанным духом свободы. Для вольного народа почетнее умереть, чем быть закованными в цепи или брошенными в темницу, поэтому нередки случаи, когда при успешном отражении их атак, они предпочитают ввязаться драку и умереть плену.
Магия этих земель многим может показаться примитивной и по большей части носит ритуальны характер. Человеческие жертвы продолжают практиковаться, в то время как в развитых королевствах это ушло в прошлое. Предсказания, обряды и обереги имеют здесь большое значения среди довольно суеверного народа, верящего в знаки.
Несмотря на свою внешнюю суровость и воинственность, жители этих земель ценят честность, верность и силу духа. Они уважают своих старейшин и древние традиции.
Имея множество разногласий между собой и бесконечные междоусобные войны, вольному народу ни раз удавалось сплотиться ради успешного отстаиваниях своих земель от более развитых соседей.

На грани моря и неба, в ясные дни проступают белые шпили — молчаливые стражи забытой эпохи. Это всё, что осталось от дворца Дан Мора, некогда гордо возносившегося над островом.
Столетия назад здесь кипела жизнь, под сенью величественных башен раскинулся город, где трудились искуснейшие ремесленники: их руки творили чудеса — от тончайшей филиграни до оружия, чьё лезвие могло рассечь шёлковый платок на лету. Широкая площадь, выложенная серым камнем, днём и ночью гудела от голосов: купцы из дальних земель привозили пряности, ткани, редкие камни и диковинные звериные шкуры. Звон монет, перестук колёс, крики зазывал — всё это сплеталось в неумолчный гимн процветанию.
Пока не пришёл Великий шторм.
Он обрушился на море внезапно, будто сама стихия была разгневана, позавидовала величию белого города. Дни напролёт небо извергало воду, ветер рвал крыши и ломал деревья, а волны — огромные, как горные хребты — накатывали на побережье, сметая всё на своём пути. Море ревело, небо трещало, и казалось, что сам мир трещит по швам.
Когда буря утихла и солнце наконец пробилось сквозь тучи, люди увидели лишь обломки белого моста, что раньше вёл к острову, а ныне торчал из воды, словно кости. К острову отправили корабль, но причалить оказалось некуда — Дан Мора ушёл под воду, над поверхностью виднелись лишь шпили дворца и верхние этажи зданий — призрачные силуэты, застывшие в вечном безмолвии. Ни криков, ни голосов, ни признаков жизни. Выживших не нашли.
С тех пор остров стал ловушкой для смельчаков и авантюристов. Одни возвращались с золотом, с драгоценными реликвиями, с рассказами о залах, где время остановилось, а пыль лежит нетронутой веками. Другие исчезали без следа — поглощённые тишиной, туманом и тенями, что, кажется, до сих пор бродят по заброшенным коридорам. И лишь шпили, как немые свидетели, продолжают возвышаться над волнами — напоминание о городе, который когда‑то жил, дышал и мечтал, а теперь спит, укрытый морскими волнами.

На окраине мрачного леса, где вековые деревья перешёптываются на языке, забытом людьми, притаилась заброшенная деревня. Она словно застыла во времени — не живая, но и не мёртвая. Деревянные дома, почерневшие от дождей и ветров столетий, склонились друг к другу, будто изнемогающие от немой боли старики. Их окна — пустые глазницы, за которыми лишь тьма и пыль веков. Крыши просели, двери скрипят на ржавых петлях, словно пытаются что‑то прошептать, но слова давно забыты. Земля укрыта тонким, почти призрачным слоем снега, он не скрывает запустение — напротив, подчёркивает его с безжалостной ясностью: трещины в брёвнах, сломанные ставни, следы рухнувших заборов. Ни птиц, ни зверей — только тишина, тяжёлая, как могильная плита. И ветер, что пробирается сквозь развалины, несёт с собой сладковатый запах тлена — запах ушедшей жизни.
Когда‑то здесь жила девушка по имени Лея, её красота была подобна утренней заре — нежная, но ослепительная, а сердце — доброе, открытое миру, но однажды мир разбил это сердце. Любимый покинул её, уйдя в дальние края, оставив лишь тень былой любви и нежеланного ребёнка. В отчаянии Лея отправилась в глубь леса — туда, где дремал древний дух, хранитель тайн деревьев и корней, она не о любви, а о мести, не думая о цене. Дух выслушал её — и согласился, но потребовал плату: душу девушки. С тех пор Лея перестала быть человеком, её дух, тонкий и прозрачный, как утренний туман, остался в деревне. Теперь она — тень, скользящая между домами, не находящая покоя. Говорят, что в лунные ночи можно увидеть её силуэт — она парит над крышами, касаясь их холодными пальцами. И там, где проходит Лея, крыши рушатся, стены трескаются, а воздух наполняется тихим, скорбным стоном. Её крик — редкий, пронзительный, как треск ломающейся древесины — звучит лишь в самые тёмные часы. И если путник услышит его — дух Леи ищет новую жертву. Возможно, ту, чьё сердце тоже разбито. Возможно, того, кто осмелится остаться в деревне до рассвета.

В глубоких подвалах под развалинами некогда величественного замка таятся секреты безумных экспериментов, погребённые в веках. Своды лаборатории, поддерживаемые массивными колоннами, покрыты загадочными рунами, в центре зала возвышается огромный механизм, напоминающий гигантскую резервуар, из которого исходит яркое голубое свечение. Полки вдоль стен ломятся от древних книг, свитков и странных артефактов, здесь можно найти всё: от алхимических реторт до загадочных механизмов, назначение которых непросто разгадать. Пол усыпан бумагами, чертежами и осколками разбитых колб, в воздухе витает призрачный запах грозы, сырого камня и чего-то неуловимо чужого, сладкого, гниющего.
Свет, исходящий от центрального механизма, освещает всё вокруг, создавая игру теней и бликов. Кажется, что сама лаборатория дышит магией, а её стены хранят эхо древних экспериментов. Это место — не просто лаборатория, это храм знаний и силы, где каждый уголок пропитан историей и тайной.
Говорят, что эта лаборатория принадлежит древнему магу, Эриху Цанну. Он был последним из ордена магов, которые пытались укротить саму суть магии и мироздания в странном механизме. Легенда гласит, что устройство способно открыть портал в иные миры, но его энергия настолько разрушительна, что может уничтожить всё вокруг.
Эрих провёл десятилетия, изучая устройство и пытаясь понять, как его контролировать, но однажды сам маг исчез, оставив лабораторию в беспорядке. Некоторые утверждают, что он всё ещё здесь, заключённый в своём творении, а другие говорят, что он отправился в другой мир, чтобы найти новые, недоступные здесь знания. Орден магов занял лабораторию, стремясь во что бы то ни слало продолжить дело Цанна, но не прошло и трёх ночей, как они бежали, запечатав подвал со всему его жуткими секретами.

В самом сердце мрачного леса, где деревья склоняются под тяжестью веков, а воздух пропитан запахом тления, стоит Древо Смерти. Его ветви, словно когти, тянутся к небу, а в стволе, словно в капкане, зажат череп древнего воина. Говорят, что это дерево — не просто растение, а живое существо, питающееся душами тех, кто осмелится приблизиться. Легенда гласит, что когда-то здесь был великий город, где люди поклонялись богу смерти, но однажды они решили обмануть своего покровителя, чтобы обрести бессмертие. Бог, разгневанный их дерзостью, превратил их в пищу для своего священного леса, а главу культа — в дерево, оставив череп как напоминание о предательстве.
С тех пор Древо Смерти охраняет память о неизменной границе между миром живых и миром мёртвых. Оно чувствует страх, который исходит от путников, и заманивает их своими иллюзиями, обещая ответы на самые сокровенные вопросы, но тот, кто подошёл к нему ближе, чем на десять шагов, не вернулся обратно. А дерево растёт с каждой душой.
Местные жители рассказывают, что иногда ночью можно услышать шёпот дерева — это оно зовёт новых жертв, а ему вторит эхо голосов, погребённых под корнями жителей древнего города. Местные верят, однажды найдётся герой, который сможет разрушить проклятие и освободить души, заточенные в тёмной, непроходимой чаще, но пока этого не произошло, лес остаётся местом, куда не ступает нога человека.

На отвесном утёсе, где ветер поёт свои вечные песни, а море бьётся в бессильной ярости о неприступные скалы, возвышается «Красный замок». Его чёрные стены, словно окутаннаые первозданной тьмой, пронзают серое небо острыми шпилями. Витражи, высокие и угловатые, напоминают застывшие языки пламени — в них играют отблески закатного солнца, превращая окна в разноцветные раны на теле древнего исполина.
Замок не похож на обычное жилище — он больше напоминает застывший во времени храм, лишённый святости — здесь нет бога, лишь тишина, пропитанная вековым холодом, и тени, что скользят по коридорам, не оставляя следов. Это убежище для тех, кто отвергнут светом, для тех, чья жизнь — вечная ночь. Вампиры нашли в этих стенах пристанище, где время остановилось, а реальность исказилась в кривом зеркале вечности.
В сердце замка, за тяжёлыми дверями, скрывается купальня, наполненная густой, тёмной жидкостью. Графиня Баттори, древняя и безжалостная, собственноручно наполнила её — по слухам, кровью, но другие вампиры шепчутся, что воды там куда больше, чем настоящей крови. Возможно, это лишь иллюзия, игра теней и отражений, но в этом замке даже правда становится мифом, а миф — реальностью.
Давным‑давно, когда луны были ярче, а тени — длиннее, на утёсе, что ныне зовется Кровавым, стоял монастырь. Его стены слышали молитвы, а колокол отбивал часы благочестия. Но в одну ненастную ночь всё переменилось. В обитель прибыла знатная гостья — графиня Баттори. Красавица с глазами цвета застывшей стали и губами, будто лепестки алой розы, она искала уединения, дабы отмолить грехи рода, — так гласили слухи. Монахини приняли её с почтением, не ведая, что в сундуках графини спрятаны не молитвенники, а древние гримуары, а в её сердце — жажда, которую не утолить ни покаянием, ни временем.
Три луны графиня жила среди монахинь, изучая их обычаи, вслушиваясь в шепот молитв, а на четвёртую ночь монастырь погрузился в гробовую тишину. Когда рассвет окрасил утёс в багровые тона, стало ясно: ни одна из сестёр не пережила эту ночь. Стены, ещё вчера хранившие святость, теперь хранили тайну — кровь, впитавшуюся в камень, превратила их в зловещий багрянец. Графиня, вкусившая силу древнего проклятия, воздвигла на месте монастыря замок.
Он стал пристанищем для отверженных — вампиры, дети ночи, находили здесь убежище. А в глубинах замка, за семью запертыми дверями, хранился свиток, где графиня записывала имена тех, кого она обратила. Каждое имя — капля её силы, каждая строка — узел, связывающий её с вечностью. Легенда гласит: если кто‑то найдёт этот свиток и прочтёт вслух имена и заклятие, замок рухнет, а душа графини и её потомков наконец обретут покой. Но те, кто пытался, исчезали без следа — лишь эхо их криков разносилось над волнами, бьющимися о утёс.
Графиня царит здесь, как призрак забытого культа, её взгляд холоден, как зимний ветер, а улыбка — лезвие, скрытое в темноте. Она — хозяйка этого царства сумрака, где каждый камень хранит чужие тайны, а каждый шорох может стать последним. В «Красном замке» нет места жизни — только вечное ожидание ночи, которая никогда не закончится.

В далёком уголке мира, где ночь длится дольше, чем день, находится мрачное кладбище, окружённое острыми валунами и иссохшими деревьями, чьи ветви напоминают кости.  Столетия назад, когда мир был молод, а магия ещё не утратила своей первозданной мощи, жил некромант, настолько искусный в  оживлении мёртвых и управлении их душами, что многие верили, будто он достиг высшего ранга. Артас Менетил, Мастер Смерти — его имя внушало страх даже самым могущественным магам.
Артас был не просто некромантом — он был учёным, философом, который стремился понять природу жизни и смерти, исследования привели его на узкие тропы Некрополя — города, где мёртвые могли обрести вечный покой, а живые — сопровождать их в последний путь и беречь память. Годы он прожил среди склепов и могил, дописывая свой труд, Некрономикон и вынашивая планы, противоречащие людской морали — некромант вознамерился осквернить священный древний город мёртвых, оживив весь Некрополь, чтобы создать армию бессмертных, наконец достигнув триумфа своих сил над смертью.
Ритуал был проведён в ночь кровавой луны, когда небо окрасилось в алый цвет, Артас произнёс древние слова, и город ожил, вызвав возглас ликования и жуткой смех, разнёсшийся над каменными плитами, но его магия вышла из-под контроля — мёртвые, вместо того чтобы служить ему, восстали против своего создателя. Артас был растерзан до полусмерти и унесён в один из склепов, где заточён навеки, а Некрополь стал проклятым местом, куда не ступала больше нога живого человека.
С тех пор говорят, что в ночи, когда луна становится красной, можно услышать шёпот мёртвых и увидеть тени, блуждающие по улицам Некрополя, и погибель тому, кто решится войти в ворота под гербом с черепом — мёртвые не могут выйти и гостей своего города не желают отпускать.

Глубоко в Великой горе звучит эхом забытых времён Баргост — крепость‑призрак, чья слава давно обратилась в пыль, а тайны погребены под толщами камня. Её врата — огромные золотые створки, отливающие в лучах солнца холодным огнём. Они столь тяжелы, что даже самый могучий воин не сдвинет их с места. И, быть может, это к лучшему… В эпоху империи Баргост был сердцем горного царства. Здесь добывали драгоценные камни и металлы, чьи блики слепили глаза, а чистота поражала даже видавших виды торговцев. В крепости жили: искуснейшие шахтёры, знавшие каждый изгиб подземных галерей; неутомимые кузнецы, чьи горны пылали день и ночь; мастера‑ювелиры, превращавшие грубые самоцветы в произведения искусства. Улицы Баргоста пестрели лавками, площади заполнялись шумом и смехом, а шахты уходили вглубь на километры — лабиринт туннелей, где каждый поворот хранил сокровище. Торговцы со всех концов света приходили за изделиями местных мастеров, а жители крепости нередко поднимались на поверхность — продавать свои творения и закупать провизию.
Но однажды всё изменилось — вести из Баргоста прекратились. Первыми тревогу забили купцы, пришедшие за товарами. Они нашли ворота открытыми, улицы — пустыми, дома — нетронутыми. Всё было на своих местах: на столах остались недоеденные трапезы, в кузницах остывали горны, в мастерских лежали незаконченные украшения. Казалось, жители лишь на миг отлучились — вот‑вот вернутся, засмеются, извинятся за задержку. Но никто не вернулся. Гости бродили по улицам, заглядывали в дома, звали — тишина отвечала им эхом. Страх сковал их сердца: они не решились взять ни единой вещи, ожидая, что хозяева появятся в любой миг.
Прошёл день. Неделя. Месяц. И тогда пришли воры — жажда наживы пересилила страх. Они хлынули в крепость, хватая всё, что блестело: золотые чаши, самоцветные перстни, оружие с инкрустацией, но едва их мешки наполнились до краёв, из недр шахт донёсся ужасающий рёв — низкий, вибрирующий, будто сама гора застонала от боли. За ним последовал грохот, от которого дрожали стены, а пыль взметнулась до небес. Воры бежали, забыв о добыче, в панике и страхе они заперли золотые врата оставленным мастерами артефактом — не чтобы сохранить сокровища внутри, а чтобы не выпустить то, что пробудилось в глубине.
С тех пор столетия миновали, сокровища Баргоста остались за закрытыми дверями, а история превратилась в сказку для детей у очага. Кто‑то говорит, что в шахтах поселился древний дух, пробуждённый жадностью людей. Другие верят, что жители крепости просто ушли — скрылись в тайных туннелях, чтобы вернуться, когда мир будет достоин их искусства. Но золотые ворота по‑прежнему заперты, лишь иногда, в безлунные ночи, из‑за них доносится тихий звон молота о наковальню — будто кто‑то продолжает работать в недрах горы, ожидая часа, когда можно выйти на свет.

Фэнду — город, где живые соприкасаются с миром мёртвых. С высоты превосходящий полёт птиц он взирает на мир словно страж между двумя мирами, а его башни и храмы, утопающие в густой зелени, кажутся призрачными видениями из иного измерения.
Давным‑давно, во времена рассвета династии, сюда прибыли два чиновника — Инь и Ван. Оставив мирскую суету, они посвятили себя духовным практикам, постигая тайны бытия в уединении горных вершин, медитировали среди туманов и слушали шёпот ветра, пока не осознали: смерть — лишь дверь в иное бытие. На старом наречии их имена вместе — Инь‑Ван — звучит оно как «Царь ада», словно сама судьба предрекла им стать хранителями границы между мирами — за годы духовного совершенствования мудрость их достигла таких высот, что они обрели бессмертие, стали хранителями и хозяевами города призраков.
Фэнду — обитель испытаний и возмездия, где гостей ждут испытания. Пройдя через врата с драконьими головами, путник попадает в мир, где стены шепчут о грехах.
Мост Найхэцяо — тонкий, как лезвие, перекинут над бездной. Праведник пройдёт, не дрогнув, ибо его душа легка, но если сердце отягощено злодеяниями, мост превратится в скользкий лёд: шаг — и он в чёрной воде, где духи утянут его в пучину страданий.
Залы наказаний — галереи, где статуи демонов терзают грешников, один вечно глотает раскалённые шары, другой несёт гору костей, третий корчится под ударами молний. Резные панно рассказывают: ложь оборачивается змеями, жадность — огненными монетами, предательство — цепями из льда.
«Перевал стонов» — тропа, где ветер воет голосами тех, кто не прошёл испытания. Здесь даже камень кажется живым: он стонет под ногами, будто напоминая — никто не уйдёт безнаказанным.
Статуи демонов‑карателей — вдоль аллей застыли изваяния, чьи лица искажены яростью, они показывают мучения тех, кто предал добродетель: одни терзаются в пламени, другие несут непосильные грузы, третьи вечно пьют горькую воду забвения.
«Лестница Духов» змеится между скал. По обе стороны — скульптуры, воплощающие добродетели (милосердие с лотосом в руках) и пороки (жадность с мешком золота, из которого сыплются змеи).
Храм Страшного Суда венчает вершину, его семиярусная пагода пронзает небо, словно меч справедливости, внутри — зал, где решается участь души: вознестись к свету или пасть во тьму.
Над городом, врезаясь в облака, возвышается Король‑призрак — исполинская фигура, высеченная в скале — он словно вырос из самой горы, став её каменным сердцем. Его лицо, обращённое к реке, видит каждый, кто приближается к городу: то ли с упрёком, то ли с состраданием. Это не просто скульптура — это страж, чья тень простирается на километры, напоминая: здесь кончается мир живых.
Призрачный город — место, куда просто так не ступает нога простого смертного. Его улицы, вымощенные чёрным нефритом, тянутся в бесконечность, а красные фонарики, парящие в воздухе, бросают кровавые отблески на причудливые лавки и храмы. Здесь время течёт иначе, а законы мира живых теряют силу, по улицам города движутся толпы существ, большинство из которых носят маски — грустные, весёлые, звериные, человеческие.
Несмотря на жуткие слухи, Призрачный город не является воплощением ада. Напротив — это место, где демоны и духи находят развлечение. Здесь смешиваются смех и плач, радость и отчаяние, а каждый уголок хранит свою историю. Те, кто осмеливается войти сюда, должны помнить: в этом городе нет места слабости. Каждый шаг — испытание, каждое слово — договор, а каждая сделка — игра с судьбой. Ибо Призрачный город живёт по своим законам, и лишь те, кто понимает его суть, могут покинуть его по своей воле.

На одиноком холме, окутанном пеленой вековых тайн, стоит замок Маруока — немой свидетель забытых ужасов. Его серые стены, испещрённые трещинами времени, хранят молчание, но каждый камень шепчет о крови и проклятии.
Столетия назад, закладывая фундамент, строители совершили обряд, от которого содрогнулась земля: всех жителей близлежащего поселения замуровали в основание замка, превратив их в «человеческие столбы». В ту ночь крики отчаяния слились с ударами молотов, а молитвы утонули в грохоте камней. Жрецы уверяли: жертва обеспечит вечную стойкость твердыни. И правда — ни землетрясения, ни пожары, ни нашествия врагов смогли сокрушить эти стены. Но цена оказалась выше всякой прочности. Ещё при первых обитателях замка по ночам из глубин подвалов доносились звуки, от которых стыла кровь: скрежет когтей по камню, шёпот на забытом языке, предсмертный плач замурованных душ. Слуги шептались, что стены дышат, а тени в коридорах становятся гуще к полуночи.
Другая легенда повествует о колдунье — наложнице правителя замка. Её красота была подобна лезвию, а ревность — яду. Когда владыка обратил взор на другую, сердце чародейки превратилось в лёд, наполнилось жаждой мести. В туманную ночь она вошла в покои правителя и изрубила его и другую наложницу ритуальным кинжалом, а после вся в крови взошла на крепостную стену и бросилась вниз, оставив лишь эхо последнего проклятия. С тех пор каждую полночь замок окутывает непроглядный туман — словно сама душа колдуньи обвивает его, не позволяя забыть о мести. Вскоре в замке начались необъяснимые смерти. То слуга падал замертво без видимой причины, то знатная гостья исчезала в собственных покоях, оставив лишь след крови на паркете. Правитель, охваченный ужасом, приказал покинуть крепость. Ворота запечатали семью железными полосами, а ключ бросили в бездонный колодец. Выжившие, бежавшие в ночи, рассказывали о призраках, скользящих по галереям, о чудовищах с глазами, горящими как угли, и о двери в подвал, которая теперь ведёт не в кладовые, а в иной мир — царство тьмы, где стонут души замурованных и где сама реальность истончилась до прозрачности.
И по сей день замок Маруока стоит, как надгробие забытого кошмара. В лунные ночи туман стелется по склонам холма, а из‑за стен доносится то ли ветер, то ли шёпот, зовущий открыть запертые ворота.

На тихой равнине, где ветер шепчет среди трав, раскинулось озеро «Божье око» — словно зеркало, забытое небесами на земле. Идеально круглая гладь воды отражает мир с почти сверхъестественной чёткостью: в ясный день можно разглядеть в глубине очертания шпилей, будто призрачный храм парит между небом и бездной.
Столетия назад на этом месте стояла церковь забытого божества — величественная, с позолоченными крестами и колоколом, чей звон разносился на многие вёрсты, но в одну непроглядную ночь земля под святилищем содрогнулась и разверзлась. Церковь ушла под воду так стремительно, что ни один прихожанин не успел переступить порог. Остались лишь пузыри на поверхности и тишина, тяжёлая, как свинцовые облака.
О причинах катастрофы спорят до сих пор. Одни говорят — это было проклятье, наложенное на храм за отступление от древних обрядов. Другие шепчут, что виной всему пастор, чья душа давно была продана греху: он замыслил похитить церковные реликвии — золотые сосуды, украшенные драгоценными камнями, — и поплатился за это. Вместе с ним в пучину ушли невинные души, чьи крики, как утверждают старожилы, до сих пор эхом отдаются в глубинах озера.
И по сей день «Божье око» хранит свои тайны. В безветренные ночи над водой разливается призрачный звон — то ли отголосок утонувшего колокола, то ли песня, которую поют души, не нашедшие покоя. Иногда в тумане, стелющемся по поверхности, можно разглядеть смутные силуэты — будто монахи в длинных рясах медленно бредут вдоль невидимой ограды храма. А если прислушаться, сквозь шёпот ветра прорвётся тихое пение на древнем языке — слова, которые уже никто из живущих не может разобрать, но которые, кажется, знают сами воды озера.
Местные обходят «Божье око» стороной после заката. Они говорят, что в его глубине по‑прежнему горит неугасимая лампада, а в алтаре, покрытом илом и водорослями, стоит раскрытая книга с утерянными знаниями о магии культа, страницы которой не повредило течение. У алтаря в каменные платы вонзён меч, история которого соткана из магии и веры — последний дар забытого бога, великое оружие, которому нет равных по силе. В глубинах озера обитает Дева — наречённая хранительницей дара древнего бога и продолжающая исполнять священный долг после смерти. Дева приняла на себя клятву: хранить меч до прихода истинного героя. Она не знала его имени, не видела лица — лишь ощущала пульсацию судьбы, когда кто‑то приближался к озеру с нечистыми помыслами. Многие пытались завладеть клинком: короли посылали рыцарей, колдуны читали заклинания, разбойники подстерегали хранительницу в тумане, но всякий, кто искал меч ради власти или наживы, исчезал в пучине — вода поглощала их без следа.

На голой, неприступной скале, где лишь ветер вечный странник осмеливается петь свои скорбные песни, высятся руины Арес‑Тахир. Замок, возведённый в незапамятные времена, когда мир был моложе, а тайны зарождались. Когда‑то он блистал, словно драгоценный камень в оправе гор: его стены ловили и отражали солнечный свет, а двери, своды и даже оконные переплёты были украшены золотом и янтарём, но ныне лишь эхо былой славы доносится из его пустых залов.
В глубинах замка, в потаённых подвалах, скрыт тайный ход, что ведёт в сокровищницу, куда в разгар кровопролитной войны спрятали богатства, которые не смогли вывезти: золото, самоцветы, древние реликвии ждут того, кто осмелится спуститься во тьму. И они приходят — искатели приключений, чьи глаза горят азартом, за спинами — мешки и факелы. Они верят в удачу, в свою сноровку, в то, что выйдут обратно, нагружённые несметными сокровищами.
Но Арес‑Тахир не отпускает легко. Те, кому удалось вернуться, рассказывают шёпотом — будто боятся, что стены услышат и отомстят. Истории их о заколдованных комнатах и коридорах, которые меняют облик, путают пути, заманивают в тупики. Выйти оттуда невозможно — двери исчезают, а коридоры сворачиваются в кольца. С Содроганием вспоминают голос на верхних этажах — в завываниях ветра звучит нечто человеческое — тихий, вкрадчивый шёпот. Он обещает полёт, лёгкость, освобождение. Почва под ногами столь же призрачна — каменный пол кажется надёжным, но в миг может провалиться под ногами, будто то были иллюзия. Из трещин доносится смех — не человеческий, сам замок потешается над наивной дерзостью пришельцев. А где‑то в глубине звучат рыдания, зов о помощи, но идти на голос смертельно опасно: тот, кто откликнется, сам становится частью хора, что вечно стонет в подземельях.
Несмотря на ужасы, несмотря на пропавших без вести, люди вновь и вновь переступают порог Арес‑Тахир ради золота, затерянных артефактов древности, свитков, хранящих тайные знания, но замок надёжно хранит сокровища, пока не иссякнет жажда людей к запретному, пока не умолкнут легенды, пока последний искатель не исчезнет в его недрах, став ещё одним голосом в вечном хоре Арес‑Тахир.